Время читать Ирину Жукову
Крик раздался рано, даже раньше, чем обычно.
Во сне мартовский снег летел вверх. Играла дедова свирель, а снег танцевал. А потом раздался крик, и сон облетел и истаял.
Была надежда, что дом, полный теней и древесного духа, научит этого ребенка спать. Куда там.
— Ты не жаворонок, Грохотун, ты какая-то неизвестная птица. — Саша разблокировала экран, подняла над лицом и чуть не уронила. — Пять утра! Превзошел себя.
— Нём!
— Да поняла я. Щас. — Кинув в сборный манеж пару игрушек, Саша вышла из натопленной спальни. Пол в ванной был ледяным — оставила вчера в окне щель, подперев створку стопкой журналов, да и забыла, умаялась за переезд.
Пока почистила зубы, ступни занемели. Саша глядела на себя в древнее пятнистое зеркало дубового умывальника, который дед выстрогал сам. Мерно шуршала щетка, гудел из коридора электрический щиток, пела за окном птица. И Саша вдруг почти вспомнила, почти почувствовала… Но закричал Грохотун, и мираж снова отступил.
Подхватив сына подмышку, она забубнила-запела ему что-то нежное, сбиваясь в ритме, и прошла на кухню, распахивая двери и включая везде свет.
— Не пой. Не пой! Нет! Папа пой.
— Папа не хочет нам больше петь, прости.
Лязгая кастрюлями и сковородами, Саша пыталась найти посудину нужного размера, чтобы сварить кашу. Не нашла, сдалась и взяла большую эмалированную миску, плеснула воды на два пальца, и с чувством грохнула её на плиту.
— Шпах!
— Чтобы это ни значило, согласна. — Саша потерла себя по плечам.
У деда во всём были размеренность и порядок: в посуде и утвари, книгах и журналах, в инструментах, заполняющих полки. Надо только понять, где что. Саша не унаследовала кроме этого дома ничего — ни музыкального таланта деда, ни его способности обуздать хаос.
Больше всего Саша любила его свирели. Когда дед играл, мир становился четче, понятнее. «А теперь — плясовую!» — и всё вокруг подчинялось его мотиву. И даже снег летел вверх.
Грохотун возил ложкой в тугой каше, другой рукой отстукивал сухарем по столу что-то замысловатое. Саша распахнула дверь на крыльцо. В поле ещё лежал снег, и по краю его, там, где уже обнажилась земля, медленно ходили черные птицы.
Саша вспомнила, как в таком же марте до рассвета что-то читала под мерный перестук дедовых инструментов. Дед зашел к ней и, чтобы не разбудить домашних, позвал на крыльцо, показать новую, готовую свирель. И играл. Дыхание спящего дома, редкое уханье совы, тонкое пение одинокой птицы и редкий гудок ночного поезда. Саша, наконец, вспомнила и подхватила без слов эту мелодию.
Испугавшись, что Грохотун расскандалится, резко обернулась.
Он сидел совсем рядом, закутанный в ее кофту, и с ритмичным рокотом катал по полу яблоко с мятым боком.
— Пой. Мама, пой ещё.
И она запела. А мартовский снег, вдруг поплывший над полем, дрогнул и полетел.
Вверх.