«Аристократка»

Время читать Михаила Зощенко

Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать: 
 — Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место. 
А в своё время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то всё и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всём объёме. 
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золочёный. 
 — Откуда, — говорю, — ты, гражданка? Из какого номера? 
 — Я, — говорит, — из седьмого. 
 — Пожалуйста, — говорю, — живите. 
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует? 
 — Да, — отвечает, — действует. 
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижёт. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц — привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович. 
Дальше — больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму её под руку и волочусь, что щука. И чего сказать — не знаю, и перед народом совестно. 
Ну, а раз она мне и говорит: 
 — Что вы, — говорит, — меня всё по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, — говорит, — как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр. 
 — Можно, — говорю. 
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал. 
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой — внизу сидеть, а который Васькин — аж на самой галерке. 
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я — на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то её вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошёл. Гляжу — антракт. А она в антракте ходит. 
 — Здравствуйте, — говорю. 
 — Здравствуйте. 
 — Интересно, — говорю, — действует ли тут водопровод? 
 — Не знаю, — говорит. 
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные. 
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг её и предлагаю: 
 — Ежели, — говорю, — вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу. 
 — Мерси, — говорит. 
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом, и жрёт. 
А денег у меня — кот наплакал. Самое большое, что на три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег — с гулькин нос. 
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах. 
Я хожу вокруг неё, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается. 
Я говорю: 
 — Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть. 
А она говорит: 
 — Нет. 
И берёт третье. 
Я говорю: 
 — Натощак — не много ли? Может вытошнить. 
А она: 
 — Нет, — говорит, — мы привыкшие. 
И берёт четвёртое. 
Тут ударила мне кровь в голову. 
 — Ложи, — говорю, — взад! 
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит. 
А мне будто попала вожжа под хвост. Всё равно, думаю, теперь с ней не гулять. 
 — Ложи, — говорю, — к чёртовой матери! 
Положила она назад. А я говорю хозяину: 
 — Сколько с нас за скушанные три пирожные? 
А хозяин держится индифферентно — ваньку валяет. 
 — С вас, — говорит, — за скушанные четыре штуки столько-то. 
 — Как, — говорю, — за четыре?! Когда четвёртое в блюде находится. 
 — Нету, — отвечает, — хотя оно и в блюде находится, но надкус на ём сделан и пальцем смято. 
 — Как, — говорю, — надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии. 
А хозяин держится индифферентно — перед рожей руками крутит. 
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. 
Одни говорят — надкус сделан, другие — нету. 
А я вывернул карманы — всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, — народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю. 
Сосчитал деньги — в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил. 
Заплатил. Обращаюсь к даме: 
 — Докушайте, — говорю, — гражданка. Заплачено. 
А дама не двигается. И конфузится докушивать. 
А тут какой-то дядя ввязался. 
 — Давай, — говорит, — я докушаю. 
И докушал, сволочь. За мои-то деньги. 
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой. 
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном: 
 — Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег — не ездют с дамами. 
А я говорю: 
 — Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение. 
Так мы с ней и разошлись. 
Не нравятся мне аристократки. 

Все буквы этого произведения и его продолжение вы найдете здесь