«Завтрак»

Время читать Сомерсета Моэма

Я встретил ее в театре. В антракте она мне кивнула, я подошел к ней и сел рядом. Я не видел ее очень давно и, если бы не услышал ее имени, то, пожалуй, не узнал бы ее. 
– Сколько лет мы с вами не видались! – с улыбкой сказала она. – Как летит время! Да, мы не молодеем. Помните нашу первую встречу? Вы пригласили меня позавтракать. 
Помню ли я! 
Это было двадцать лет назад, я жил тогда в Париже. Я снимал в Латинском квартале крошечную квартирку окнами на кладбище, и денег, которые я зарабатывал, едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Она прочла одну из моих книг и написала мне. Я ответил несколькими словами благодарности и вскоре получил от нее еще одно письмо, в котором она писала, что будет проездом в Париже и хотела бы со мной поболтать; но у нее очень мало свободного времени, и единственный день, который она может мне уделить, это следующий четверг; утро она проведет в Люксембургском дворце, а потом мы могли бы позавтракать у Фуайо. Ресторан Фуайо посещают французские сенаторы, мне он был нё~по средствам, я никогда и не помышлял о нем. Однако ее внимание мне польстило, к тому же я был слишком молод и не научился еще говорить женщинам “нет”. {Мужчину редко удается научить этому, прежде чем он достигнет такого возраста, когда женщине уже безразлично, что он скажет.) У меня до конца месяца оставалось восемьдесят франков, а скромный завтрак не мог, конечно, стоить дороже пятнадцати. Если оставшиеся две недели обходиться без кофе, мне бы этих денег вполне хватило. 
Я ответил, что в четверг буду ждать моего неизвестного друга у Фуайо в половине первого. Она оказалась не такой молодой, как я ожидал, и вид у нее был скорее внушительный, нежели привлекательный. Это была женщина лет сорока (возраст прелестный, но едва ли способствующий пробуждению сокрушительной страсти с первого взгляда). У нее были крупные ровные белые зубы, только мне почему-то казалось, что их у нее больше, чем нужно. Она была болтлива, но, видя, что она склонна болтать обо мне, я готов был слушать ее со вниманием. 
Когда я взглянул на карточку, у меня потемнело в глазах – цены были гораздо выше, чем я предполагал. Но она меня успокоила. 
– Я никогда не завтракаю, – сказала она. 
– Вы меня обижаете! – великодушно воскликнул я. 
– Я никогда плотно не завтракаю: не больше одного блюда. По-моему, люди в наше время слишком много едят. Немножко рыбы, пожалуй. Интересно, есть у них лососина? 
Для лососины был еще не сезон, и в карточке она не значилась, но я все же спросил у официанта, нет ли у них лососины. Да, они только что получили чудесного лосося – первого в этом году. 
Я заказал для моей гостьи лососину. Официант спросил у нее, не прикажет ли она подать какую-нибудь закуску, пока будут готовить заказ. 
– Нет, – отвечала она, – я никогда плотно не завтракаю. Разве если у вас есть икра. От икры я не откажусь. 
У меня екнуло сердце. Я знал, что икра мне не по карману, но как я мог признаться в этом? Я сказал официанту, чтобы он непременно подал икру. Для себя я выбрал самое дешевое блюдо – баранью отбивную. 
– Зачем вы берете мясо? – сказала она. – Не понимаю, как можно работать после такой тяжелой пищи. Я против того, чтобы перегружать желудок. 
Теперь предстояло выбрать вино. 
– Я ничего не пью за завтраком, – сказала она. 
– Я тоже, – поспешно заявил я. 
– Кроме белого вина, – продолжала моя гостья, как будто и не слышала моих слов. – Французские белые вина такие легкие. Они очень хороши для пищеварения. 
– Какое вы предпочитаете? – спросил я, все еще любезно, но без излишней восторженности. 
Она блеснула своими ослепительными зубами. 
– Мой доктор не разрешает мне пить ничего, кроме шампанского. 
Кажется, я побледнел. Я заказал полбутылки. При этом я небрежно заметил, что мой доктор категорически запретил мне пить шампанское. 
– Что же вы тогда будете пить? 
– Воду. 
Она ела икру, она ела лососину. Она непринужденно болтала об искусстве, о литературе, о музыке. А я сидел и подсчитывал, сколько придется платить. Когда мне принесли заказанное блюдо, она взялась за меня всерьез. 
– Я вижу, вы привыкли плотно завтракать. И совершенно напрасно. Берите пример с меня. Уверяю вас, вы почувствуете себя гораздо лучше, если будете есть только одно блюдо. 
– Я и собираюсь есть одно блюдо, – сказал я, видя, что официант опять подходит к нам с карточкой. 
Она грациозно от него отстранилась. 
– Нет, нет, я никогда не завтракаю. Так, погрызу что-нибудь, да и то скорее как предлог для беседы. Я просто не в состоянии больше проглотить ни кусочка. Разве только если у них есть французская крупная спаржа. Быть в Париже и не попробовать ее – это просто обидно. 
Сердце у меня упало. Я видел эту спаржу в магазинах и знал, что она ужасно дорогая. Не раз у меня текли слюнки при виде ее. 
– Мадам желает знать, нет ли у вас крупной спаржи, – спросил я у официанта. Я напряг всю свою волю, чтобы заставить его сказать “нет”. Ето круглая пасторская физиономия расплылась в радостной улыбке, и он заверил меня, что у них есть такая крупная, такая великолепная, такая нежная спаржа, просто чудо. 
– Я ни капельки не голодна, – вздохнула моя гостья. – Но если вы настаиваете, я, пожалуй, съем немножко. 
Я заказал. 
– А вы разве не хотите? 
– Нет, я спаржи не ем. 
– Да, некоторые ее не любят. А все потому, что вы едите слишком много мяса, это портит вкус. 
Мы ждали, пока приготовят спаржу. Мною овладел страх. Я уже не спрашивал себя, хватит ли денег до конца месяца, – я думал только о том, как бы уплатить по счету. Какой позор, если не хватит каких-нибудь десяти франков и придется занять их у моей гостьи. Нет, об этом не могло быть и речи. Я знал точно, сколько у меня есть, и решил что, если счет превысит эту сумму, я опущу руку в карман и, с возгласом ужаса вскочив на ноги, скажу, что у меня украли кошелек. Будет, конечно, очень неловко, если у нее тоже не окажется денег. Тогда останется одно – предложить в залог свои часы, а потом вернуться и уплатить по счету. 
Появилась спаржа. Она была необычайных размеров, сочная и аппетитная. Аромат растопленного масла щекотал мои ноздри, как запах дымящихся тельцов, сжигаемых благочестивыми иудеями, щекотал ноздри Иеговы. Я следил, как эта бессовестная женщина самозабвенно поглощает кусок за куском, и деликатно рассуждал о состоянии современной драмы на Балканах. Наконец спаржа исчезла. 
– Кофе? – спросил я. 
– Да, кофе и мороженое, – отвечала она. 
Мне уже нечего было терять, и я заказал себе кофе, а ей – кофе и мороженое. 
– Вы знаете, есть одно правило, которому я всегда следую, – сказала она, доедая мороженое. – Человек должен вставать из-за стола с таким ощущением, что он еще не вполне насытился. 
– Вы еще голодны? – едва выговорил я. 
– Нет, что вы, я не голодна; я вообще не ем второго завтрака. Утром я выпиваю чашку кофе, потом обедаю, а на второй завтрак так что-нибудь перекушу, самую малость. Я имела в виду вас. 
– А-а, понимаю. 
И тут случилось нечто ужасное. В то время как мы ждали кофе, к нам подошел метрдотель и с угодливой улыбкой на лицемерной физиономии протянул нам большую корзину, полную огромных персиков. У них был румянец невинной девушки; у них было все богатство тонов итальянского пейзажа. Но откуда они взялись в это время года? Один бог знает, сколько они стоят. Я тоже это узнал – несколько позже, ибо моя гостья, не прерывая беседы, рассеянно взяла из корзины персик. 
– Вот видите, вы набили желудок мясом (моя единственная несчастная котлетка!) – и больше ничего не в состоянии съесть. А я только слегка перекусила и теперь с удовольствием съем персик. 
Принесли счет, и, когда я уплатил, у меня едва-едва осталось на чаевые. Взгляд ее на мгновение задержался на жалких трех франках, оставленных мною для официанта, и она, конечно, сочла меня скрягой. Но когда я вышел из ресторана, впереди у меня были целые две недели, а в кармане ни одного сантима. 
– Берите пример с меня, – сказала она на прощание, – никогда плотно не завтракайте. 
– Я сделаю еще лучше, – отвечал я. – Я сегодня не буду обедать. 
– Шутник! – весело воскликнула она, вскакивая в экипаж. – Вы настоящий шутник! 
Теперь я наконец отомщен. Мне кажется, я человек не злопамятный, но, когда в дело вмешиваются сами бессмертные боги, вполне простительно обозревать плоды их труда с чувством удовлетворения. 

Она весит теперь триста фунтов. 

Все буквы изначально были тут